Неточные совпадения
Толстый дворецкий, блестя круглым бритым лицом и крахмаленным бантом белого галстука, доложил, что кушанье готово, и дамы поднялись. Вронский попросил Свияжского подать руку Анне Аркадьевне, а сам
подошел к Долли. Весловский прежде Тушкевича подал руку княжне Варваре, так что Тушкевич с управляющим и
доктором пошли одни.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за
доктором. Ему досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады на нее не хотелось итти
к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел
к ней, и потому он, сделав усилие над собой, пошел в спальню.
Подходя по мягкому ковру
к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
Левин
подошел к брату. Ничего не ловилось, но Сергей Иванович не скучал и казался в самом веселом расположении духа. Левин видел, что, раззадоренный разговором с
доктором, он хотел поговорить. Левину же, напротив, хотелось скорее домой, чтобы распорядиться о вызове косцов
к завтрему и решить сомнение насчет покоса, которое сильно занимало его.
Вошел
доктор, аккуратный старичок, немец, озираясь с недоверчивым видом;
подошел к больному, взял пульс, внимательно ощупал голову и с помощью Катерины Ивановны отстегнул всю смоченную кровью рубашку и обнажил грудь больного.
К постели
подошли двое толстых и стали переворачивать Самгина с боку на бок. Через некоторое время один из них, похожий на торговца солеными грибами из Охотного ряда, оказался Дмитрием, а другой —
доктором из таких, какие бывают в книгах Жюль Верна, они всегда ошибаются, и верить им — нельзя. Самгин закрыл глаза, оба они исчезли.
— Случай — исключительный, — сказал
доктор, открывая окна; затем
подошел к столу, налил стакан кофе, походил по комнате, держа стакан в руках, и, присев
к столу, пожаловался...
Через несколько минут поезд
подошел к вокзалу, явился старенький
доктор, разрезал ботинок Крэйтона, нашел сложный перелом кости и утешил его, сказав, что знает в городе двух англичан: инженера и скупщика шерсти. Крэйтон вынул блокнот, написал две записки и попросил немедленно доставить их соотечественникам. Пришли санитары, перенесли его в приемный покой на вокзале, и там он, брезгливо осматриваясь, с явным отвращением нюхая странно теплый, густой воздух, сказал Самгину...
Действительно,
к воротам дома подъехала принадлежавшая госпоже Хохлаковой карета. Штабс-капитан, ждавший все утро
доктора, сломя голову бросился
к воротам встречать его. Маменька подобралась и напустила на себя важности. Алеша
подошел к Илюше и стал оправлять ему подушку. Ниночка, из своих кресел, с беспокойством следила за тем, как он оправляет постельку. Мальчики торопливо стали прощаться, некоторые из них пообещались зайти вечером. Коля крикнул Перезвона, и тот соскочил с постели.
Прасковья Ивановна шушукалась с невестой и несколько раз без всякой побудительной причины стремительно начинала ее целовать. Агния еще больше конфузилась, и это делало ее почти миловидной.
Доктор, чтобы выдержать свою жениховскую роль до конца,
подошел к ней и заговорил о каких-то пустяках. Но тут его поразили дрожавшие руки несчастной девушки. «Нет, уж это слишком», — решил
доктор и торопливо начал прощаться.
Он действительно
подошел к ней, когда
доктора зачем-то вызвал судейский курьер, сел рядом и молча пожал ей руку.
Доктор подошел к Абрамовне, нагнулся
к ее уху, как бы желая шепнуть ей что-то по секрету, и, неожиданно схватив старуху за талию, начал вертеть ее по зале, напевая: «О мейн либер Августен, Августен, Августен!»
—
Доктор! мы все на вас в претензии, — сказала,
подходя к ним, Женни, — вы философствуете здесь с Лизой, а мы хотели бы обоих вас видеть там.
Розанов,
подойдя к калитке этого дома, поискал звонка, но никакого признака звонка не было.
Доктор отошел немного в сторону и посмотрел в окно верхнего этажа. Сквозь давно не мытые стекла на некоторых окнах видны были какие-то узлы и подушки, а на одном можно было отличить две женские фигуры, сидевшие спиною
к улице.
Они посидели с полчаса в совершенном молчании, перелистывая от скуки книги «О приходе и расходе разного хлеба снопами и зерном». Потом
доктор снял ногою сапоги,
подошел к Лизиной двери и, послушав, как спит больная, возвратился
к столу.
Женни
подошла к нему и с участием протянула свою руку.
Доктор неловко схватил и крепко пожал ее руку, еще неловче поклонился ей перед самым носом, и красные пятна еще сильнее забегали по его лицу.
— Завтра дуэль учиним, Яша! — кричал Сарматов
доктору. — На тридцати шагах стрелять, постепенно
подходя к барьеру, пока один из вас не покончит земное странствие…
Мать хорошо знала
доктора, он был одним из близких товарищей Николая, его звали Иван Данилович. Она
подошла к Егору, — он высунул язык встречу ей.
Доктор обернулся.
Из соседней комнаты вышли Николай, с перевязанной рукой, и
доктор Иван Данилович, весь растрепанный, ощетинившийся, как еж. Он быстро
подошел к Ивану, наклонился над ним, говоря...
Маленький, толстый, с большими черными бакенбардами
доктор подошел к нему и расстегнул шинель.
Девушка принялась рассказывать, что случилось, а
доктор подошел к больному, который все более и более приходил в себя — и все продолжал улыбаться: он словно начинал стыдиться наделанной им тревоги.
Кадеты быстро разделись донага и босиком
подходили по очереди
к доктору.
Когда дано было более 50 ударов, крестьянин перестал кричать и шевелиться, и
доктор, воспитанный в казенном заведении для служения своими научными знаниями своему государю и отечеству,
подошел к истязуемому, пощупал пульс, послушал сердце и доложил представителю власти, что наказываемый потерял сознание и что, по данным науки, продолжать наказание может быть опасным для его жизни.
— Захворал я, Люба? — спросил он полным голосом, чётко и ясно, но,
к его удивлению, она не слышала, не отозвалась; это испугало его, он застонал, тогда она вскочила, бросилась
к нему, а
доктор подошёл не торопясь, не изменяя шага и этим сразу стал неприятен больному.
Войдя в комнату,
доктор скинул с себя пальто и, оставшись в старомодном, довольно поношенном сюртуке,
подошел к Елизавете Ивановне.
Доктор (
подходит к Арбенину и берет его за руку)
Доктор подошел к краю кочегарки.
Князь в радости своей не спросил даже Елпидифора Мартыныча, что такое, собственно, он сделал с Еленой, а между тем почтенный
доктор совершил над нею довольно смелую и рискованную вещь: он, когда Елена
подошла к нему, толкнул ее, что есть силы, в грудь, так что сна упала на пол, и тем поспособствовал ее природе!..
— Где же ваши пациенты? — просил я
доктора, когда мы
подходили уже
к концу деревни.
— Я все видел! — закричал было Долгов и остановился, потому что Бегушев в это время порывисто встал из-за стола. Никто не понимал, что такое с ним. Дело в том, что
доктор, пройдя несколько раз по столовой,
подошел опять
к Домне Осиповне и сказал ей негромко несколько слов. Она в ответ ему кивнула головой и поднялась со стула.
На набережной показался
доктор. Он увидел дьякона и зоолога и
подошел к ним.
Доктор кивнул головой и опять зашагал, и видно было, что ему вовсе не нужны были деньги, а спрашивал он их просто из ненависти. Все чувствовали, что пора уже начинать или кончать то, что уже начато, но не начинали и не кончали, а ходили, стояли и курили. Молодые офицеры, которые первый раз в жизни присутствовали на дуэли и теперь плохо верили в эту штатскую, по их мнению, ненужную дуэль, внимательно осматривали свои кителя и поглаживали рукава. Шешковский
подошел к ним и сказал тихо...
Набравшись, как я впоследствии узнал, принципов Руссо, отец не позволял детям употреблять сахару и духов; но
доктора, в видах питания организма, присудили поить Васю желудковым кофеем с молоком. Напиток этот для нас, не знавших сахару, казался чрезвычайно вкусным, и Вася, еще плохо произносивший слова: Афанасий, брат и кофей, — каждое утро
подходил ко мне и тянул
к своей кружке, повторяя: «Ась, бать, фофа».
Тетерев(
подходя к нему). А я — потомственный алкоголик и кавалер Зеленого Змия Терентий Богословский. (
Доктор отступает пред ним.) Не бойся, не трону… (Проходит мимо.
Доктор растерянно смотрит вслед ему, обмахиваясь шляпой. Входит Петр.)
Доктор (
подходит к руке). Что? как вы?
Кувалда хохотал.
Доктор и следователь смеялись, а
к дверям ночлежки
подходили всё новые и новые фигуры. Полусонные, опухшие физиономии с красными, воспаленными глазами, с растрепанными волосами на головах, бесцеремонно разглядывали
доктора, следователя и пристава.
Скоро в дверях ее явился частный пристав, следователь и
доктор. Все трое поочередно
подходили к учителю и, взглянув на него, выходили вон, награждая Кувалду косыми и подозрительными взглядами. Он сидел, не обращая на них внимания, пока пристав не спросил его, кивая головой на учителя...
Я слушал
доктора и по своей всегдашней привычке подводил
к нему свои обычные мерки — материалист, идеалист, рубль, стадные инстинкты и т. п., но ни одна мерка не
подходила даже приблизительно; и странное дело, пока я только слушал и глядел на него, то он, как человек, был для меня совершенно ясен, но как только я начинал подводить
к нему свои мерки, то при всей своей откровенности и простоте он становился необыкновенно сложной, запутанной и непонятной натурой.
Доктор (
подходя к Семену и вставляя термометр). Ну-ка, молодец. Что, поспал? Ну-ка, это вставь и давай руки. (Смотрит на часы.)
Закуска была накрыта сбоку на отдельном маленьком столике.
Доктор подошел к ней шутовским шагом, немного согнувшись, приседая, подшаркивая каблуками и потирая руки.
— А помните, как я, вы и
доктор ездили верхом в Шестово? — говорил Иван Алексеич Вере,
подходя с нею
к лесу.
Приехавший
доктор принял от фельдшера бинты, зонд и другую принадлежность и, засучивая рукава, с ободрительной улыбкой
подошел к раненому.
Послушайте,
доктор, — горячо сказал он,
подходя к Кирилову.
Слабел и о. дьякон: меньше ходил по палате, реже смеялся, но когда в палату заглядывало солнце, он начинал болтать весело и обильно, благодарил всех — и солнце и
докторов — и вспоминал все чаще о яблоне «белый налив». Потом он пел «Высшую небес», и темное, осунувшееся лицо его становилось более светлым, но также и более важным: сразу видно было, что это поет дьякон, а не псаломщик. Кончив петь, он
подходил к Лаврентию Петровичу и рассказывал, какую бумагу ему дали при посвящении.
Весь уезд дразнит
доктора «щуром» за его вечно прищуренные глаза; дразнил и я. Увидев, что я проснулся, Вознесенский
подошел ко мне, сел на край кровати и тотчас же потянул
к своим прищуренным глазам коробку со спичками…
Поступок
доктора Проценко был возмутителен, — об этом не может быть и спору; но ведь интересна и психология публики, горячо поаплодировавшей обвинительному приговору — и спокойно разошедшейся после этого по домам; расходясь, она говорила о жестокосердном корыстолюбии врачей, но ей и в голову не пришло хоть грошом помочь тому бедняку, из-за которого был осужден д-р Проценко. Я представляю себе, что этот бедняк умел логически и последовательно мыслить. Он
подходит к первому из публики и говорит...
Молодой парень, белобрысый и скуластый, в рваном тулупчике и в больших черных валенках, выждал, когда земский
доктор, кончив приемку, возвращался из больницы
к себе на квартиру, и
подошел к нему несмело.
Володя спустился в кают-компанию и
подошел к старшему офицеру, который сидел на почетном месте, на диване, на конце большого стола, по бокам которого на привинченных скамейках сидели все офицеры корвета. По обеим сторонам кают-компании были каюты старшего офицера,
доктора, старшего штурмана и пяти вахтенных начальников. У стены, против стола, стояло пианино. Висячая большая лампа светила ярким веселым светом.
На следующее утро, когда
доктор с Ашаниным собрались ехать на берег, старший офицер
подошел к Ашанину и позвал
к себе в каюту.
Несколько колясок дожидалось русских офицеров. На козлах одной из них восседал с сигарой во рту и капитан Куттер. Он кивнул головой своим вчерашним седокам и, когда они
подошли к нему, чтобы сесть в его экипаж, протянул руку и крепко пожал руки Володи и
доктора.
Вслед затем из публики вышел молодой человек, ведя за руку молодую женщину, и начал тот же танец, но только вдвоем. Но Володе не особенно понравился и первый танец, и он собирался уже выходить, как в числе зрителей первого ряда увидал нескольких корветских офицеров, и в том числе своего любимца —
доктора Федора Васильевича, и он
подошел к своим.